Борец Атавов вспомнил жизнь во времена СССР
Ахмед Атавов.
Фото «СЭ»
Большой эксклюзив.
«Спорт-Экспресс» продолжает выкладывать частями наше большое интервью с Ахмедом Атавовым, единственным в истории вольной борьбы абсолютным чемпионом мира.
В 1989 году на ЧМ в швейцарском Мартиньи был проведен первый и последний эксперимент в истории вольной борьбы — победитель турнира в весовой категории до 100 кг встречался с победителем в категории до 130 кг за звание абсолютного чемпиона. Чеченец Ахмед Атавов победил огромного тяжеловеса из Ирана Алиреза Сулеймани (на следующий день после финала в родной весовой) и с тех пор носит титул единственного в истории победителя абсолютки.
Хотя на том чемпионате Атавову было всего 28 лет, после турнира он сразу же завершил карьеру. Последствия травм не давали ему бороться во всю силу, за последние годы он перенес четыре операции на плече. После спорта он занимался бизнесом и помогал устраиваться талантливым спортсменам (когда-то по просьбе братьев юного Артура Бетербиева устроил мальчика в спортинтернат).
Атавов — характер редкий. За изящное чувство юмора и манеры олимпийский чемпион Загалав Абдулбеков как-то прозвал его «Ален Делоном кавказского народа». В точности этого прозвания мы убедились сами, когда приехали к нему в Текстильщики. Он встречал нас в идеально прибранной квартире, одетый в белую рубашку. Напоил чаем и даже подарил фруктовый торт.
Первое, что подмечается в нем, когда он говорит, — это самобытность речи. Как расставляет слова, как подбирает их, ни один оборот у него не повторяется дважды, и видно, что сказанное — из головы своей, а не чужой. Помню, когда стояли на кухне, речь зашла про Чеченскую войну, он что-то рассказывал и тут подал: «Когда в Чечне был самый кипяток…» Не «пекло» войны, не разгар, не ад, а именно кипяток. Вот такая особливая у него вся речь.
Фото Фото из личного архива Атавова
Можете посмотреть сами в нашем полном видеоинтервью, а в сегодняшней текстовой версии публикуем ту часть, где вспоминали отца героя, депортацию чеченцев, их роль в победной Великой Отечественной войне, а также последние годы СССР, которые Атавов зовет «самыми сливками соцобщества».
***
«Отец говорил: «Если знаешь, что у тебя деньги в правом кармане, но лезешь в левый, знай — ты не мужчина»
— Когда вы выиграли чемпионат мира и вернулись в родное село, вроде аким, или глава села, сказал: «А кому там выигрывать, как не сыну нашего Султанали».
— Это не аким, это не глава, это был очень серьезный человек, Испайханов Висирпаша Испайханович. Он два раза был в плену у немцев, он прошел всё и вся в этой жизни. Он вроде был в истребителе помощником (воздушный стрелок-радист, совершил 36 боевых вылето. — Прим. «СЭ»), говорят, им платили деньги — он с этими деньгами когда приехал туда, куда чеченский народ был выслан, и пока до своего дома дошел, раздал все деньги, у него ни копейки не осталось. Он настолько был благороднейший. Он сказал: «Весь мир удивляется, но кто, кроме Султанали сына, может это сделать?» Он даже имя мое не назвал.
Фото Фото из личного архива Атавова
— 58 лет отец прожил?
— Отец, да. Это был первый ужас в моей жизни, у меня началась Земля крутиться в другую сторону. Наверное, у всех детей, любящих родителей, бывают такие чувства. Но потом оно все отпускает, отпускает, отпускает… и начинаешь заниматься жизнью. В 85-м он ушел. Я не мог понять, что он ушел. Я знал, что люди умирают. Он был настолько здоровым, в моем понимании, никогда не мямлил, никогда не кис, я его никогда не видел страдающим. Абсцесс легких — и ушел моментально.
— Строго воспитывал?
— Строго. Не знаю, я с ним как под зонтом был, мне нравилось быть рядом с ним всегда. Он особо и не баловал вниманием нас. «Шеф» его называли, очень много людей приходило к нему, очень многим он помогал.
— Отец по-русски хорошо говорил?
— Говорил, я его читающим помню все время. У меня старший [брат] читающий, отец читающий, я у них меньше всех читающий. Отец, говорят, лежал в вагончике, читал книгу, к нему зашли, сказали, что там сабантуй идет, дают ящик барана и ящик водки тому, кто выиграл. Он книгу положил и пошел выиграл чемпиона азиатского. Положил один раз [туше] — не дали, положил второй раз, настолько сильно хлопнул — его бедного, говорят, скорая помощь увезла. Барана увезли с отцом. Это в депортации было. Книжку закрыл, даже не знаю, размяться успел, не успел. И положил его. Он был крепким мужчиной. Старший брат знает, что он коробку какого-то трактора поднимал один, которую четыре человека могли только поднять. Надо брата старшего спросить, он даже марку трактора знает.
Фото Фото из личного архива Атавова
— Чем занимается сейчас старший брат Магомед?
— Дома. У меня семья там [у Атавова 7 детей], его семья там. Магомед — смотрящий за этими хозяйствами, моими и своими, успевает все.
— Кстати, что читал отец?
— «Войну и мир», «Дон Кихота». Что тогда людьми читалось, и он читал.
— Какие у него взгляды на мир были, в коммунизм верил?
— Взгляды на мир… Он сказал Магомеду такие слова: «Если ты вырастешь, и когда пойдешь в ресторан с друзьями, к тебе подойдет официант — если у тебя будут в правом кармане деньги, и ты полезешь в левый карман — знай, что ты не мужчина» (смеется). Он был строгих правил парень очень.
— Как называл вас?
— «Бубла» он меня называл. У меня ноги кривые были, вот такие, когда я бежал, говорили, что как будто колесо крутится. Потом они выровнялись.
— Отец был верующим?
— Да, конечно. И отец и мама, и бабушка и дедушка. Глубоко верующими были. Ислам очищает, очищает от грязи, любая религия, мне кажется, очищает людей, если ее правильно придерживаться. По-моему, нигде не сказано, что надо убивать.
«Сыны Чечни умирали на полях Отечественной войны, один Ханпаша Нурадилов 1000 немцев положил»
— Что отец рассказывал о депортации?
— Все родители рассказывали за высылку одни и те же ужасы. Никто сказку не рассказывал. Пришли, взяли, посадили в вагон, в течение скольких-то минут. Все чё мог человек взять — и на выход. Ничего не объясняли абсолютно. 23 февраля перед носом победы высылать весь народ. Кому это надо было? Говорят, что это была геополитика, хотели балкарцев, чеченцев, ингушей выселить и хотели заселить кого-то, даже не буду называть кого. Не хочу даже называть. Но одно знаю — нельзя высылать народы с их родины, причем без права возврата — там написано. Я вышлю вам, у меня есть один листок, там написано: «Без права возврата на родину». Так нельзя делать.
Фото Фото документа из личного архива Атавова
Тем более сыны Чечни умирали на полях Отечественной войны, и по-моему, они неплохо отличались. Если один Ханпаша Нурадилов… скольких он там… какое-то ужасное количество, 1000 поубивал, в плен взял. Надо статистику почитать, такой воин был! (По некоторой информации, Нурадилов расстрелял из пулемета 920 немцев. — Прим. «СЭ».) Похоронен он на Мамаевом кургане, там у него могила. Я не могу вам ответить, почему они [депортировали]. Такое не должно было состояться, пусть историки скажут, для того они и историки.
— В России в последние годы поднимается новая волна любви к Сталину. Хотят вернуть название «Сталинград», бюсты ставят. Я недавно был во Владимире, и там недалеко от Богородице-Рождественского монастыря, где в сталинское время взорвали два храма, продаются в музее стекла в Троицкой церкви бюсты Сталина. Как вы к такому относитесь?
— У меня отношение к Сталину за этот поступок [депортацию] ужасное. Абсолютно. Ни один человек в этой жизни не может оправдать человека, который выселил народы, не только чеченов. Но эта тень ни в коем случае не падает на грузин, это золотая нация, за которую я отдам душу. Отрицательно отношусь, дальше некуда. И не надо продавать ему бюсты, где он взрывал. Это тоже неправильно. Есть вещи правильные, есть вещи неправильные. Когда мы будем отличать их, мир превратится в очень счастливый.
— СССР в целом вы вспоминаете с каким чувством?
— Были ужасные вещи, но, если мух от котлет отделять, мы попали в самые сливки — 60-е, 70-е, 80-е. Мы уже попали в лагеря пионерские, не магаданские. Сливки соцобщества мы поймали, а ужасы поймали наши родители. Все равно у меня то время [хорошо вспоминается], наверное, потому что мы жили тогда. Наверное, многие нынешние тогда бы вообще не выжили (смеется). Мне нравилось, нравилось, что была дружба народов, не знаю, куда она сейчас делась. Сейчас последнее пристанище негодяев — это патриотизм, да? И что они сделали с этим патриотизмом?
Нам эту демократию приняли в самый плохой момент, мы и без нее жили хорошо. Меня как-то устраивал Советский Союз, конец Советского Союза [последние 20 лет], когда люди жили счастливо. В Америке души нет в дружбе, как мне показалось. Может, и есть, я же не всевидящий. В какой бы стране я ни был, 10 суток — и я хочу к себе на родину, к своим сплетням. Мне так. Если надо — и год проживем, но мне 10 суток хватает. Налюбоваться, наесться. Строй я бы выбрал, который в конце был. Не тот, который в 37-м, а в конце. Это было красиво, душевно, человеческий образ жизни. А сейчас все перевели на деньги.
— Из всех стран, которые проехали, какая понравилась?
— Наверное, Италия. Она как-то красиво обустроена, и люди там на нас похожие, на кавказоидов. Но за 10 суток я наедаюсь любой страной, мне хочется домой, к своим, плохие они, хорошие.
— По чему скучаете из борцовских лет?
— Был момент в моей жизни, когда я ловил самый прекрасный сон. Я гоняюсь сейчас за этим сном, не могу его поймать. Мы заходили на соревнованиях в зал, я смотрел на пар, до меня было 15 пар где-то, и я уходил, ложился спать в раздевалке. Меня будили за 3-4 схватки. Вот этот сладкий сон я не могу в этой жизни поймать. Слаще сна не было в жизни. Оттуда тебя будили, ты вставал нехотя и потом уже начинал согреваться, получалось. Вот этот сон я не могу поймать, в жизнь пришел после борьбы и не мог его поймать. Я думаю, я его поймаю все равно (смеется).