Владимир Ленин считал, что революционер должен уметь драться
Владимир Ленин.
Фото Getty Images
Убегал, когда на собраниях пахло потасовкой.
Пролетарский вождь Владимир Ленин — один из первых крупных российских политиков, кто ввел в политическую культуру спора прямые оскорбления оппонентов.
Он мог называть противников «проститутками», «идиотами», «жалкими», «говном», «подлецами» — все это с огромным большевицким нажимом и яростной нетерпимостью. Самарские коллеги-марксисты вспоминали, что Ленин мог участвовать в заседании подпольного кружка лежа и из такой позиции выкрикивать колкости и оскорбления в адрес противников, в том числе самые непристойные, что не раз смущало присутствующих.
Революционер, экономист и философ Николай Валентинов, деливший с Ильичем швейцарскую эмиграцию в начале 1900-х, вспоминал в книге «Встречи с Лениным», что «Ленин очертил вокруг себя круг, и все, что за этим кругом, он топчет и рубит топором» и что в случаях, когда с Лениным упорно не соглашались, он приходил в ярость и выпускал целый поток ругательств.
Этот нажим, огромная энергия, личная харизма и максимальная ясность цели помогали Ленину собирать вокруг себя множество сторонников и убеждать людей всех мастей выходить на площадные демонстрации, рискуя жизнью.
Фото Global Look Press
И призывал он зачастую не просто к мирным демонстрациям, а к физически агрессивным, с жестким контактом с полицией и казаками, которым горячо убеждал «по-пролетарски давать в морду». При этом такая воинственность и словесное бесстрашие шли у вождя в очень интересное противоречие с личными действиями на практике. Оказывается, драки и даже самой малой ее вероятности он боялся до ужаса и всеми способами себя от этого оберегал. Таким его запомнил и описал в своей книге все тот же Николай Валентинов.
***
«…Ленин заставил меня самым подробным образом рассказать о демонстрации 1902 г. и столкновениях с властями в июле 1903 г. Он настойчиво добивался знать, насколько физически сильно и стойко демонстранты сопротивлялись полиции. Видя, что я несколько недоумеваю, почему его так интересует «спортивная», точнее сказать, «зубодробительная сторона» демонстрации, он с большой страстью ответил:
— Поймите же, настал момент, когда нужно уметь драться не в фигуральном, не в политическом только смысле слова, а в прямом, самом простом, физическом смысле. Время, когда демонстранты выкидывали красное знамя, кричали «долой самодержавие» и разбегались, прошло. Этого мало. От звуков труб иерихонских самодержавие не падет. Нужно начать массовыми ударами его физически разрушать, понимаете — физически бить по аппарату всей власти. Начнем демонстрации с кулаком и камнем, а привыкнув драться, перейдем к средствам более убедительным. Нужно не резонерствовать, как это делают хлюпкие интеллигенты, а научиться по-пролетарски давать в морду, в морду! Нужно и хотеть драться, и уметь драться. Слов мало.
Ленин, сжав кулак, двинул рукою — словно показывая как это нужно делать.
Из этого разговора немедленно вынес очень важный вывод относительно Ленина. «Вот, думал я, это настоящий революционер высокой марки, это не хлюпкий, резонирующий интеллигент, а человек, у которого полная гармония слова и дела. Он и теоретик, и практик, у него все данные, чтобы стоять наверху, руководить движением, но, когда это будет нужно, он не побоится сойти с этого верха и пойдет со всеми на улицу, станет на баррикады. Идти драться с полицией, казаками, быть на баррикаде — значит быть готовым рисковать своей шкурой. И Ленин в нужный момент может это сделать, он не трус».
Располагая позднее уже обширным материалом для познания Ленина, я понял, сколь неверно и сколь поверхностно было мое женевское представление о нем. Той, в моем понимании, «гармонии слова и дела», приписываемой Ленину, у него как раз и не было. Он никогда не пошел бы на улицу «драться», сражаться на баррикадах, быть под пулей. Это могли и должны были делать другие люди, попроще, отнюдь не он. В своих произведениях, призывах, воззваниях, он «колет, рубит, режет», его перо дышит ненавистью и презрением к трусости.
Можно подумать, что это храбрец, способный на деле показать, как не в фигуральном, а «в прямом, физическом смысле» нужно вступать в рукопашный бой за свои убеждения. Ничего подобного!
Даже из эмигрантских собраний, где пахло начинающейся дракой, Ленин стремглав убегал. Его правилом было «уходить подобру-поздорову» — слова самого Ленина! — от всякой могущей ему грозить опасности. Мы знаем, например, из его пребывания в Петербурге в 1906-07 г.г. (он жил тогда под чужим именем), что эти опасности он так преувеличивал и пугливое самооберегание доводил до таких пределов, что возникал вопрос: не есть ли тут только отсутствие личного мужества?»