Борис Саксонов.
Фото из личного архива Бориса Саксонова
Юрий Голышак отыскал в Болгарии Бориса Саксонова.
Большое везение — встречать таких героев.
Я предлагаю Борису Марковичу, оператору номер один советского телевидения, снимавшего все-все-все самое значимое в жизни СССР, быть смелым. Говорить, если устанет. Возьмем паузу.
Но не зря Саксонов специализировался на спорте. Во всей его многогранности.
— Главное, чтоб вы не устали! — смеется Борис Маркович. — Когда мне уже было за 50, казалось, что 80-летние — глухие старики. Старше быть не может. А мне сейчас 82 года — я катаюсь на велосипеде. Живу полноценной жизнью! Поэтому ваше предупреждение «если устанете»… Ха-ха! — Отсмеявшись, добавляет: — Думаю, скорее устанете вы от меня, чем я устану говорить.
Я не отнесся серьезно. А зря. Проговорили мы 13 часов. Забыв даже про физиологические нужды.
Мне всегда было любопытно наблюдать за старостью таких героев — чья юность и зрелость пролетела в командировках. Вот Борис Маркович — если и отлучался с телевидения, только лишь для того, чтоб стать приближенным оператором президента Горбачева. А потом снова возвращался. Начиная все по сотому кругу — Олимпиады, чемпионаты мира…
Старость оператора Саксонова восхитительна. Живет в Болгарии. Отвергает сухое вино: «Предпочитаю портвейн. Только настоящий!» Катается на автомобиле в Турцию и на велосипеде по окрестностям.
С радостью вспоминает все пережитое даже в режиме видеосвязи. Я слушаю — мне и грустно, и смешно.
Жена порой прерывает наш разговор:
— Нет, Боря! Все было не так!
— Теперь вы понимаете, Юра, почему у меня было пять жен? — грустно спрашивает мой герой.
— Вы говорите уже шесть часов! — доносится до меня женский голос с ноткой укоризны.
— А ничего! — отстреливается мой герой. — Я с Кобзоном 12 часов вытерпел.
Уже обнадеживающе мне:
— Я продолжаю!
Рекорд Кобзона мы перекроем на час.
50 лет на телевидении. Девять Олимпиад. Наверное, старость такой человек и должен встречать на морском берегу. Легко исполняя незамысловатые мечты. Вроде такой:
— Захотелось мне купить фэтбайк!
— В ваши 80 с лишним?
— Да. Электрический фэтбайк. Вдруг вижу такой, от которого сразу сошел с ума. Взял! Теперь могу чесать с любой скоростью по набережной. Главная неприятность в моей сегодняшней жизни — забываю сбросить переключатель скоростей, когда слезаю с велосипеда. Он вдруг дергается вместе со мной. Все, других бед нет.
— Что за местечко у вас?
— Это в 20 километрах от Бургаса. Город Поморье. Болгары очень приветливые. Ты должен знать, какие у них закидоны, — и все будет нормально. В ста метрах от меня жила Лидия Федосеева-Шукшина.
— Встречались?
— Хотел пообщаться! А соседка моя была знакома с ней еще по Москве. Как-то говорит: «Сегодня идем в ресторан. Присоединитесь?» Туда же приходит какая-то бабка. В здоровых черных очках. Садится напротив меня, что-то про кино начали говорить. Я даже заспорил с ней. Посидели-посидели — они встали и ушли. Я говорю: «Что за бабка-то была?» — «Это ж Шукшина…» Господи! Не узнал!
— Еще будет второй шанс, Борис Маркович.
— Не будет. Они апартаменты продали.
Фото из личного архива Бориса Саксонова
«Йося! К ноге!»
— Так что у вас вышло с Кобзоном? — припомнил я.
— Работаем мы в останкинской студии. Должен приехать Кобзон, спеть что-то. Старший оператор у нас Юрий Игнатов. По прозвищу Генерал. Вся Москва знала его жену.
— С какой стороны?
— Она была директором Дома актера.
— Эскина, что ли?
— Совершенно верно, Эскина! Сам он был страшный поддавоха. Хоть оператор неплохой. На телевидение пришел, когда операторское дело только зарождалось. Поэтому свой кусок сразу ухватил и никому не отдавал. Все время говорил, что горло у него пересохло. Постоянно человеку надо было принять.
— Что ж. Это страсть святая.
— Вот сняли какую-то песню и пошли перекурить. Вы в «Останкино» бывали?
— Имел несчастье.
— Коридор длинный-длинный. Кругом студии. Курить все выходили к лестничной клетке. Кобзон тоже с нами. Вот Игнатов мялся-мялся… Хотелось отметить окончание съемки пьянкой. А денег нет!
— Кобзон не достал портмоне?
— Стоим, курим. Вдруг Игнатов зацепился взглядом за Кобзона — и вскричал: «Йося! К ноге!»
— Ничего себе заявка на победу.
— Кобзон оборачивается с легким недоумением: что за фокусы? А оператор наш смотрит в упор: «Пятерочку давай!» Ха!
— Ну и?
— Кобзон спокойно достает бумажник. Вынимает пятерку, протягивает. Ни малейшего признака недовольства. Ну и пошли дальше снимать. Потом оказалось, Игнатов его снимал, когда Кобзон был совсем мальчишкой. Опекал его. Иосиф его как отца воспринимал!
— Чудесная зарисовка.
— У меня про Иосифа есть и другая. Когда я ушел с телевидения, много работал на концертах. Звали на эту халтуру. Моя задача — стоять на сцене с репортажной камерой. В паузах находился между сценой и кулисами. Артисту вот-вот выходить — и все мне что-то говорили. Я понял: у каждого есть мандраж! Какой бы «народный» ни был!
— Так что Кобзон?
— Какой-то концерт-«сборник». Кобзон стоит рядом. Спрашиваю вполголоса: «Иосиф Давыдович, сколько будет песен?» Он так горько вздохнул: «Да одну… Больше не дают!» Вот какие у него были печали!
— Кобзон-то сутками мог петь. Дело известное.
— Мне ли не знать!
— Снимали?
— Объявлено, что Кобзон дает последний концерт. Я с камерой на плече, провод тянется. Даже присесть нельзя. Так вот этот концерт начался в семь часов — а закончился в шесть утра!
— Господи.
— Это я на всю жизнь запомнил. Какими только словами его ни крыл! Уже ноги отнимались. Умирал несколько раз. А куда денешься?
— Деваться некуда.
— Сначала Кобзон спел весь свой репертуар. Потом подключился хор Московского военного округа. Все, что пели вместе, исполнили. Думал, на этом закончат. Куда там! Кобзон перешел к еврейским песням. Я и не думал, что их так много. Потом начал петь что-то из репертуара этого американца, как его…
— Синатра?
— Вот, из Синатры! Кто-то в зале вставал, уезжал. На это место садились новые. А мне-то куда деваться? Страшное дело! Впервые в жизни простоял за камерой 12 часов.
— Заплатили хорошо?
— Заплатил Кобзон отлично — 600 долларов. Чтоб я его не убил.
Муслим Магомаев
— Вы говорили про курилку в «Останкино». Каких людей она помнит — Игоря Кириллова…
— Кириллова я прекрасно помню. Но еще ярче мне запомнился в этой курилке Магомаев.
— Не отпущу вас без этого рассказа.
— Снимали Магомаева в первой студии «Останкино». Декорации скромные — какой-то натянутый задник. Световые пятна позади. Обычно режиссер нам говорил: «Ребятки, придумайте что-нибудь». Мы придумывали! Порой выходило боком. Вот так случилось с Магомаевым.
— Какой-то конфуз?
— Снимали его с нескольких камер. Общий план, крупный. Ну и поставили «лягушку». Снимали снизу.
— Так что?
— Идем на перекур после первого дубля. Стоим на лестничной площадке — тут появляется Магомаев. Взвинченный, прикуривает дрожащими руками. Я к нему: «Муслим, что с тобой? Что не так?» Он выдает: «Терпеть не могу, когда меня снизу снимают! Я пел — и все время хотелось ударить ногой оператора, который с этой камерой…»
Геннадий Хазанов
— Пересматривал я тут чудесную передачу «В гостях у Озерова». Это же вы снимали?
— Да, я…
— Это было сложно?
— Конечно, сложно. Все-таки квартира — пространство ограничено! Там не развернешься! По центру стол. За ним сидели все великие. Чтоб в одном месте собралось столько известных людей — это было что-то. Я тоже мелькаю в кадре. Стою с репортажной камерой на коленях!
— Я видел. Поэтому и спрашиваю.
— Режиссер был Ян Садеков. Вы же о нем писали?
— Писал. Чудесный человек.
— Вспоминаются какие-то эпизоды. Вот Лева Яшин захотел перекурить. Устроили перерыв, вышли на лестничную клетку. А я уже читал, что у него с ногами херово и все прочее. Стоим, затягиваемся — и говорю: «Лев Иванович, к чему вы курите? Вам же вредно!» — «Да один раз живем…»
— Прав.
— Принимал участие Хазанов.
— О, это украшение любой компании.
— Пару раз я Хазанова снимал — у меня сложилось мнение, что это за персонаж. По крайней мере в то время. Совершенно неинтересный человек! Актер, который талантливо проговаривает написанную роль. А тогда собрались лучшие люди Москвы, самые сливки. Знали, что у Хазанова какой-то концерт, должен приехать. Все с нетерпением ждали. Ясно же — сейчас явится и всех рассмешит.
— Как иначе.
— А тот приехал — и начал такую пургу гнать!
— Я поражен.
— Видимо, потому что сценария не было. Увидел аудиторию — и принялся нести ахинею. Такую, что люди начали засыпать. Прошло несколько лет. Я приезжаю на Бережковскую набережную снимать Хазанова. Отработали — потом ему говорю: «Можно, я вас спрошу?» Я всегда тактично, под дурачка. Хазанов поднимает голову: «Что такое?» — «Почему, когда вы на сцене, — это весело и смешно? А вот сейчас я вас снимал — это было вообще не смешно?» Знаете, что он мне ответил?
— Очень любопытно.
— «А вы хотите, чтоб я вас смешил 24 часа в сутки?» Ха! Слава богу, сейчас я не работаю на всяких ток-шоу…
Старая балерина и кусок шоколада
— Что запомнилось в квартире Озерова?
— Он же из такой яркой семьи, да и сам не промах… Все столетнее! Эта квартира — как музей. Какие-то комоды, картины. Квартира человека с традициями.
— Ничего камерой не задели?
— Вроде все уцелело. Ааа! Нет!
— Что-то расколотили?
— Я случай вспомнил. Приезжает группа снимать в квартиру. Операторы, режиссеры. Это люди более-менее культурные. Но есть еще осветители!
— Это совсем другое?
— Это люди случайные. Как грузчики!
— Таких пускали в квартиры?
— Вот это самая беда. Никто не мог поручиться, что они там что-нибудь не украдут. А взять-то было что! Вот однажды приезжаем снимать старую балерину. На столике увидели французские духи. Ну и выпили.
— Какой срам.
— Так она заметила! К ним: «Ребята, зачем вы это сделали? Попросили бы — я бы вам купила бутылку. Это же так дорого стоит…»
— Вы меня убили этой историей.
— Есть еще история про осветителей. Работали на кондитерской фабрике. Привезли свои здоровенные приборы, расставили… Вдруг видят — куски шоколада!
— Надо брать?
— Только куда денешь? Как украсть-то?
— Я не представляю.
— Уходя, засунули в эти приборы. Потом забыли. На следующей съемке включают, жар пошел — все потекло!
Куда пропал Сергей Ческидов
— Вы не знаете, куда пропал комментатор Сергей Ческидов?
— Живет в Таиланде. Лег на дно. Может, он обижен на белый свет. Все это для меня загадка.
— Что загадочного?
— Мы всегда были друзьями. Прекрасно общались. Одно время агитировал его купить апартаменты в Болгарии. Не срослось, хоть жена у него деловая. Вдруг узнаю — обосновался в Таиланде!
— Написали бы.
— Вот и думаю: напишу ему в соцсетях — Сережа ответит… Что вы думаете? Даже не отреагировал! Видимо, никакого желания общаться со мной нет. Не знаю, что с ним произошло. Наговорить-то могли что угодно. Вдруг ни с того ни с сего узнал, что я голубой.
— На вас бы я сроду не подумал, Борис Маркович.
— Стал докапываться: с чего пошло-то? Оказывается, пустили слух, потому что мы с коллегой жили в одном номере в командировках. Так в советское время всех командированных селили в один номер! Но всегда найдется сволочь, которая что-то придумает! Может, и Ческидову на меня что-то наговорили?
— Наверняка.
— Поначалу-то я думал, с ним что-то случилось. Ческидов всегда жаловался — была у него какая-то болезнь, внезапно становился злой. Нас предупреждал: «Ребята, не обращайте внимания, у меня опять приступ».
— Ни одной ссоры не было?
— Только одна. Чемпионат мира по хоккею с мячом в Архангельске. Погода ужасная — ветер и мороз! Камеру в перерыве притащили в помещение — она вся текла. Не знаю, каким чудом ребята из ПТС выдавали картинку. Американцы у кого-то выиграли — взяли друг друга за руки, разбежались и на животах проехались по льду. Наш режиссер, парень с гонором, на что-то отвлекся. Показал другое. Так комментировавший Сережка Ческидов ничего умнее не придумал, как произнести: «Как жалко, что вы этого не видели, операторы вам не показали». Я в наушниках все это слышу.
— Завелись?
— Не то слово как завелся! Первым делом после матча бегу к нему: «Сережа, ну-ка пошли со мной». — «Что такое?» — «Пошли, пошли…» Приходим в комнату, где собрались пришедшие с мороза операторы. А их еще комментатор с режиссером обосрали. Обращаюсь к режиссеру: «Ты видел, что это было на камере?» — «Да, видел». — «Почему не включил?» — «Другое показывал…» Поворачиваюсь к Ческидову: «Операторы не виноваты. А ты их только что обложил на всю страну. Извинись!»
— Он?
— Поник: «Ребята, если все так — я извиняюсь».
— Но приятных воспоминаний больше?
— Ой, сколько у меня с ним прожито, с Сережкой! Мы были знакомы задолго до того, как он стал главным на ТВЦ. Самая смешная история случилась в Нагано.
— Что такое?
— Ездил с нами парень-редактор. Мечтал купить в Японии недорогой автомобиль. Потом перегнать в Москву. С нами был приятель-полиглот, обещал помочь. Даже японский знал! Вот как-то едем, видим — стоят автомобили. Среди сотни праворульных один, «Фольксваген» 70-х годов, с левым рулем. Цена — две тысячи долларов. Редактор воодушевился: «Такая машина мне и нужна!»
— Купили?
— Идем в контору, наш полиглот объясняет: «Человек интересуемся вашим автомобилем». Японцы обрадовались до смерти. Не знали, куда сбагрить этот «Фольксваген». Кто такой хлам купит? Сразу всех нас повели в какую-то чайхану. Угощали по полной программе! Можно лохов-то накормить!
— Еще бы.
— Вроде сговорились. Встает вопрос: как перегнать в Россию? В Японии полно компаний, которые этим занимаются. Но Нагано… Там европейцев впервые увидели, когда Олимпиада была!
— Вот бы не подумал.