22 мая исполняется 50 лет Андрею Назарову
Андрей Назаров в матче за «Авангард» в 2005 году.
Фото Сергей Кручинин
Сегодня исполняется 50 лет знаменитому российскому хоккеисту и тренеру.
«Я сейчас тебе шлем надену»
Андрею Назарову 50 — и я счастлив его поздравить. В добрых словах буду искренен. Назарова я чту.
Как говорили в «Покровских воротах»: «Как человек яркоокрашенный — он по-своему привлекателен…»
Мне в самом деле жаль, что Андрей Викторович бросил тренировать и живет вместо этого тихой, счастливой жизнью молодого миллионера. Кажется, на Патриарших. Недавно узнал, что там же у него в соседях великий Лутченко.
Я даже не уверен, что Назарову хочется тренировать, — когда надолго бросаешь это дело, уж и страшновато начинать. Хотя слово «страшновато» с Андреем Викторовичем не слишком монтируется. Чуть поразмышляв, понимаю — хочется! Еще как хочется!
Его 50 — это очень противоречивая, насыщенная жизнь. Которую бы вспомнить не спеша, записать — но с некоторых пор всякое интервью с Андреем Викторовичем приходилось выстраивать в замысловатую стратегию. Шаг в сторону — и все, провал. Хрупкая стена доверия рассыпалась. Ты Назарову не понравился — и разговор можно сворачивать. Несмотря на давность знакомства.
Вы же видели пресс-конференции Назарова — когда Андрей Викторович добродушно обещает доставшему корреспонденту:
— Я сейчас тебе шлем надену. Понял?
Во всяком интервью с Назаровым случится момент, что и ты подойдешь к грани — когда Андрей Викторович будет готов надеть шлем. Еще и чуть припечатать сверху могучей рукой. Чтоб лучше сидел, надежнее.
Осознавая собственное подступающее 50-летие, я размышляю о «рубеже». Но стоит заикнуться про рубеж в разговоре с Назаровым — легко представляю, что услышу:
— Хорош чушь-то пороть…
Лично мне не хватает Назарова. В скуке регулярного чемпионата Андрей не усидит спокойно, придумает что-то. Разгонит тоску так, что все мы забудем про хоккей. Будем говорить только про Андрея Викторовича.
Фото Алексей Иванов, архив «СЭ»
Очки Сикоры
Не понравиться Назарову очень легко. Как-то делали «Разговор по пятницам», сидели в холле сокольнического «Holiday Inn».
В нашей паре не понравился ему корреспондент Кружков. Поправляющий очки указательным пальцем и откашливающийся в кулачок.
— Довлатов писал… — заводил Кружков нехитрую песнь.
— Довлатов — это кто? Писатель? — неприязненно прерывал Назаров.
То интервью мы едва довели до конца. Пару раз Назаров порывался встать и уйти на нашем полуслове. Спасло присутствие личного пресс-адъютанта. По совместительству работавшего еще и в хоккейном отделе «СЭ».
Мне б вывести закономерность — вот такие интеллигенты в очках вроде Кружкова как раз и не нравятся «народным» тренерам и бывшим тафгаям. Но вот Александру Юдину время спустя не понравился как-то уже я.
— Пальцы все ломали? — спросил дружелюбно я.
Что такого в этом вопросе — не могу понять до сих пор. Но Юдин чуть приподнялся. Произнес отчетливо, со злобой:
— А тебе голову никогда не ломали?
Я затих и сжался.
— Я понял! — победно указал на нас, растопырив пальцы, полные перстней, Юдин. — Ты — злой следователь! А ты — добрый!
«Злым» был я.
В разговорах с бывшими хоккеистами, тяготевшими к силовой борьбе, стоит быть аккуратным. Выверенным в словах.
Кто-то мне рассказывал, как начали издеваться над заслуженным человеком Дарюсом Каспарайтисом в СКА два чеха — Сикора и Вотруба. Отправили его, олимпийского чемпиона, на трибуну считать броски.
Так что сделал Каспарайтис? Указательным пальцем ткнул Сикоре в переносицу. Поправил очки. Собрал вещи и отбыл из СКА.
Фото Алексей Иванов, архив «СЭ»
Голытьба послевоенная
Это Назаров, начав тренировать, кажется, «Трактор», высказался — со стороны тренеров старшего поколения поддержки не видит. Совсем наоборот.
Многие молодые тренеры чувствовали то же самое. Просто никто не озвучивал это через газеты. А у Назарова все просто.
Как-то Андрей Викторович увлекся, проводя параллели между футболом и хоккеем. С общим выводом — все разное. Хоккейный тренер никогда не сможет работать в футболе.
— А Тарасов? — немедленно отстрелялась воспоминаниями моя память. — Он сезон тренировал футбольный ЦСКА!
Насколько успешно тренировал, договорить я не успел. В глазах Андрея Викторовича мелькнул не самый добрый огонек. Он даже ненадолго перешел на «вы».
— Это после войны, что ли? Хорош вам, заканчивайте — послевоенную-то голытьбу тренировать… Что сравнивать с временами, когда все сидели на сборах? А сейчас профессионалы носятся — половина на допинге, здоровенные кони. Миллионы долларов получают. А раньше работали за кусок хлеба. Не сравнивайте с тем, что было раньше. Забудьте то, что было до 80-х. Сейчас все другое! Про Тарасова забыли сразу. Кто у вас там еще есть в вопросах? Чтоб интервью сразу в правильном русле пошло. Про Чернышева забыли. Они все под военными были, только пальцем поманят: «Иди сюда!» Тогда в часть на Луну могли отправить, где зарплаты нет, зато расстрелять могу, — а сейчас профессионалы ходят, пальцы гнут. Ты его даже не пошлешь — сразу профсоюз отыщется. Сейчас тренировать в сто раз тяжелее, чем тогда. Тогда проигрывали чемпионат мира — их чуть ли не арестовывали. Тренеру тогда было намного легче.
— Не хотели б вы оказаться в тех временах?
— Девяностые-то я застал, приблизительно то же самое было… В 17 лет в армию пошел, «закрыли». «Динамо» украло меня из «Трактора».
— Разве в 17 лет можно было отправить служить?
— Можно было поступить в военное училище. И меня отправили в Голицынское пограничное. А через полгода из него уволился. Зато через это училище меня забрали в Москву. Я даже присягу не принимал!
Я не унимался:
— Тарасов…
Андрей Викторович вздохнул, сдерживаясь.
— Тарасов, — начал я заново, набравшись с глотком воздуха отваги, — в перерыве как-то гимн своей команде спел. Вы споете — посмотрят как сумасшедшего?
Назаров долго и внимательно смотрел мне в глаза. Покачав головой словно доктор, произнес:
— Отгадайте с одного раза… Вон, хоккеисты идут — пойдите и спросите у них. Давайте или делать интервью, или я пойду умываться. У вас такие подкожные вопросы, — а мне еще работать!
Я догадывался, кто обучил Назарова слову «подкожные». Решил снизить градус. Зайдя в нейтральные воды.
— Чем, на ваш взгляд, сейчас силен тренер Назаров?
— То, что я молодой. У меня много лет впереди. Есть время, чтоб что-то изменить и исправить. Имя, имидж — это все ерунда. Новый тренер все должен доказывать своими победами. Выиграл — ты тренер. Проиграл — идиот. У меня есть запас времени, чтоб что-то доказать. Вот моя сила.
Сегодня Назарову 50. Время «изменять и исправлять» еще есть. Было бы желание.
Кстати, Тарасов закончил тренировать в 55…
Гостиница на Ярославском шоссе
Как-то команда Назарова прибыла в Москву.
— Приезжай! — пригласил Назаров в какую-то гостиницу на Ярославском шоссе.
Я очень хорошо представлял, где это. Довольно приличная гостиница. Вся в огнях. Но оказалось, все не так. Надо было, завернув за приличную, идти, идти, идти темными дворами…
Назаров открыл, по пояс перемотанный полотенцем. Предъявив могучий торс.
Какой же он здоровый, подумал я. Странно было представлять, что кто-то в ледовых боях мог не рухнуть под кулаками этого чудо-богатыря.
Хоть и говорил Крис Саймон: «Я много раз видел, как дрался Назаров. Но не помню, чтоб он хоть кого-то поколотил». Да и Александр Селиванов вспоминал бойца Назарова с комичной стороны.
— У вас же еще в России кулачный бой с Назаровым приключился? — что-то смутное припомнил я, случайно встретив Александра в Москве.
— Было. Он еще за «Динамо» играл, я — за «Спартак». Подрались в Лужниках в третьем периоде. Потом все удивлялись, что я ему еще и надавал. Хотя в «Тампе»-то он колотил прилично!
Истории про тафгаев — мое любимое. Я и к Назарову-то брел в странную гостиницу с одной целью — говорить про все это.
Тот Назаров, начинающий тренер, еще не окончательно устал от рассказов про драки. Морщился — но говорил. Может, на мне и закончил, иссяк.
Пожалуй, отрывок из того разговора стоит вспомнить. Потому что сегодня все эти темы для Андрея Викторовича закрыты. Но вот тогда, для скромного хоккейного журнала в моем лице, Назаров выговорился на годы вперед.
Фото Александр Федоров, «СЭ»
«Смять человека за пять секунд, и — забыли»
— Это сколько ж ты вопросов напридумывал? — сгреб тогда огромной рукой Назаров стопку вопросов. — Раз, два… Семь страниц! Ты ж не напишешь все! Это ж книга будет!
Я смутился. Выдавил по-ребячьи:
— Напишу.
— Да врешь! — уверенно произнес Назаров.
Вместо слова «врешь» было другое. Но со схожим смыслом.
Казалось, сейчас Назаров поступит как один болван-редактор в моей жизни — не разбираясь, отрежет снизу все, не влезающее в полосу. Скомкает четыре последних листа. Сэкономив себе и мне часа полтора жизни.
— Давай поспорим — напишу? — вдруг раздухарился я.
— Ты давай спрашивай…
Вгляделся поверх очков в первые три вопроса:
— Блин, опять про бои! Ну, давай. Чуть-чуть. Неужели это интересно? Я на тебя поражаюсь, правда.
Дебют не задался. Впрочем, я как Спасский — вырулю в миттельшпиле. Главное, не смущать Андрея Викторовича такими словами — «миттельшпиль».
— Самый страшный пропущенный удар? — пискнул я, ломая этот вечер окончательно. Не с пропущенного стоило начинать опытному корреспонденту.
Назаров взглянул на меня как на безмозглое дитя:
— Вот я тебе сейчас по-простому объясню, только не обижайся. Все удары страшные. У нас все бойцы — не меньше 107 килограммов. Живого веса, без жира. Плюс форма — 25 килограммов. Ты хоть представляешь, что это такое: тренированный мужик в 140 килограммов бьет голой рукой?
«В теории», — подумал я. Озвучить мысль даже не успел. Назаров разжевал все совсем простецким образом, по-челябински:
— Это жопа! Реально! Если ты пропускаешь такой удар в лицо — сразу перелом. Вопрос — чего. Либо лицевой кости, либо челюсти, либо просто сотрясение мозга. Реально, без балды. Поэтому любой пропущенный удар — это жопа.
Назаров взял столь впечатляющую ноту, что эхо гуляло по гостиничному номеру — «жопа… о-па… а… а…»
Дождавшись, пока пыль осядет, я театрально вытаращил глаза:
— Как быть?
Назаров внезапно посмотрел на меня с удивлением. Даже с уважением. Будто впервые услышал от меня что-то путное.
— Все просто — стараешься не пропускать удары. Вообще нельзя пропускать. Потому что после каждого будешь лежать в больнице. Многое зависит от везения. Еще больше — от летних тренировок. Прежде всего работаешь как боксер. Но знаешь, что самое главное?
— Настрой? — радостно предположил я.
— Во! Угадал! Нужно так себя завести, чтоб человека просто смять за пять секунд, и — забыли. Ушли.
— Прошлое вы вспоминать не любите. Собственные бои забывали так же быстро?
— Нет, бои из памяти не уходят. Как только драки стали работой, я это осознал — стал анализировать. Бойцы-то в лиге одни и те же. Работает каждый в своем стиле. Придумывал какие-то комбинации. Важно было удивить, чтоб парень не понял, что происходит. Потому что мои бои люди тоже анализировали, дураков нет.
— Все настолько серьезно…
— А ты думал?! Я ж говорю, что такое пропущенный удар. Это не синяк. Два-три раза за сезон все равно прямой пропускаешь, и это отличный результат. Дерешься раз тридцать. А у кого-то статистика — на двадцать боев десять пропущенных. Это… Очень плохо!
— «Пробитые» люди действительно существуют?
— Конечно. Людей с одного удара посылают в нокаут, они валяются на льду по две-три минуты. Страшные вещи творятся! И вот представь: у человека осталось желание работать в бойцовском мире, но кто он после такого удара? Реально «пробит». В последний момент обязательно всплывает в памяти то, что было месяц назад. Тебя стукнули — ты улетел. Но есть контракт, нужны деньги, — и опять лезешь. Морально тяжело идти драться с тем самым человеком, который тебя и поломал. Думаешь: вот он «посадил» тебя два месяца назад — сейчас будет повторение… Все вспоминаешь, правда.
— У великого борца Иваницкого было что-то вроде комплекса перед знаменитым Медведем. Знакомая ситуация?
— Это не комплекс, что-то другое… Но — знакомо. Понимаешь, что человек имеет противоядие на тебя. Чувствуешь это! И плевать, что он слабее тебя! Ты его не боишься, но знаешь, что сегодня, скорее всего, проиграешь. Или начинаешь что-то новое придумывать, или пытаешься свести бой на ничью. У нас, «полицейских», закон простой: кто удивил — тот выиграл. Поэтому постоянно старался фантазировать. Какой-то херней занимался в принципе. Уже не в хоккей играл.
— Знаменитый тафгай Тай Доми — феномен?
— Почему феномен?! Хороший парень…
— Есть объяснение тому, что человек ростом 175 котировался среди бойцов?
— Опять же тебе говорю — это талант! При чем здесь рост? Так же как и в хоккее — рост не главное.
— А что главное?
— Талант драться. Иногда такие вопросы задаешь: «А что главное?» Это драка, обыкновенная драка! Кто-то умеет драться, кто-то не умеет драться. Вот и все. Он удар держал хорошо. Не боялся.
Фото photo.khl.ru
Симпсон против Черепанова
Назаров способен удивлять на ровном месте. Просто ровнее некуда.
Я спрашивал про самого необычного по характеру парня из тафгаев. Про самого начитанного. Кто он?
Андрей Назаров спокойно произносил:
— Я.
Откашлявшись, я перешел к уточнениям:
— А кроме?
— Ты что, думаешь, мы общаемся между собой? В НХЛ человек пятнадцать, которые дерутся, — и никакого общения в этом кругу нет.
— Я думал, наоборот.
— Нет, что ты! А как злиться друг на дружку? Как мне бить его? Не общаемся вообще!
— Хотите сказать, в сражениях испытывали настоящую злость к человеку напротив?
— Каждый раз! Только так! Его надо ненавидеть, чтоб хорошо драться. Увы, это так.
— Кажется, боксер Олег Саитов говорил, что злиться на ринге — беда. Злой боксер слишком много сил вкладывает в удар, и надолго его не хватает.
— Так это в боксе — там 15 раундов! А наш бой — 20 секунд. Надо успеть выплеснуть всю энергию. А для этого надо хорошо разозлиться, найти в себе силы на злость. Можешь говорить самому себе, что хочешь, — злись на его кривой нос, большой рост… Эмоции выплеснул, победил, сел. А в боксе нужны комбинации.
— Бывало такое, что надо в себе эту злость вызвать, а ее просто нет?
— Бывало. Выход один — приходится драку сводить на ничью. Мягко, втихаря. «Завязывал» людей — и отходил. Трибуны были недовольны, конечно, — а что сделаешь? Чаще всего меня спрашивают — жалко ли мне людей, которых бил?
— Не жалко?
— Никогда жалости не было. Все знали, на что идут. Я ж дрался только с готовыми людьми, не абы с кем. Жалеть нельзя. Он был слабее — он получил. В следующий раз будет сильнее.
— Что скажете о Симпсоне, который столько страха наводил на нашу лигу?
— Пацан не для нашей лиги, вот и все. Хороший парень, классный. Симпсон был первым реальным тафгаем, приехавшим в Россию. Настоящий «полицейский», не вымышленный.
— Все предыдущие были дутыми фигурами?
— Ну да. А это был реальный человек, — правда, его стукнули сильно. «Пробили». Поэтому-то он в Америке закончил драться, сюда приехал. Мастерства у него много — поэтому здесь он спокойно катался.
— Только приехав в Америку, вы по простоте бросались на всех подряд?
— Ну да.
— Когда Симпсон лупил Черепанова, вы его понимали?
— Я прекрасно понимал Симпсона. Хотел вырубить одного из лучших нападающих. Причем по заданию тренера, это сто процентов. Заработал себе бонусы — и хотел подписать новый контракт. Остаться в клубе.
— Очень простое объяснение.
— О чем и разговор! Прекрасно знал, как и для чего он это делает. Люди этого не понимали — а все из-за контракта, который у него кончался…
Фото Global Look Press
Вишневский против Брашира
— Когда-то наш Вишневский сам кинулся на великого Брашира. Противостоял достойно.
— Я помню, — усмехнулся Назаров. — На моей памяти случалось, что обычный игрок «выщелкивал» «полицейского». Но такие моменты — случайность. Возможны только при условии, что «полицейский» не настроился. А если б Брашир подсобрался и с Вишневским еще раз встретился, — думаю, просто замочил бы мальчика. Брашир в самом деле один из сильнейших тафгаев, кому только от него не доставалось. Я сразу и не вспомню, кому он уступал. За всю историю проиграл боев пять, не больше. Фантастически одаренный в смысле бокса парень.
— Чего ж вам не хватило, чтоб стать великим «полицейским»? Чтоб о Назарове вспоминали сорок лет?
— Наверное, мне немножко не хватило техники. Против сыграло еще и то, что меня на драфт поставили как игрока, а не как «полицейского». В подсознании постоянно сидело — надо забить гол. Не вытравил из себя мечту забивать, отдавать — оставался игроком… На сто процентов не отдавался «полицейской» теме. В каких-то матчах отдавался, но не всегда. Чувствовал: если не забью — как-то ущербно буду себя чувствовать. Моя неприятность в том, что неплохо играл в хоккей. Потому и не стал великим «полицейским». Ты знаешь, во сколько лет из меня сделали бойца?
— Во сколько?
— В 22! Это очень поздно! Но в то же время я был чистый…
— Не понял.
— Мало травм было. Ребята, которые с пятнадцати лет работают как тафгаи, часто к 22-м — «пробитые». Или имеют приличный букет травм. А у меня и голова была свежая, и руки работали. Пять-семь лет я бился, а лет в 29 снова захотелось голы забивать. И вот здесь-то моя карьера закончилась. Решил сам для себя: хватит.
— «Грязным Назом» кто вас первым назвал?
— Вот это самый сложный вопрос. Такой же, как ты, — раз, и залепил… После какого-то матча в одну секунду превратился в самого грязного хоккеиста НХЛ.
Шанс будет
Года три назад я звонил Назарову по каким-то вздорным олимпийским вопросам. Был Андрей Викторович невесел. Даже слегка раздражен.
Развеселить, раскачать вопросами не получилось. Скорее наоборот. Назаров отвечал вопросом на вопрос — что виделось признаком душевного смятения.
— Вы-то когда вернетесь к работе? Скучно без вас, плохо, — допытывался я самым участливым из коллекции голосов.
— Считаете, это ко мне вопрос?
— А к кому же?
— К руководству КХЛ! Вот задайте им!
— Вы готовы?
— Однозначно. Я один из самых молодых тренеров — а уже с таким опытом. При этом третий год не могу найти работу. Неужели вы считаете, это нормально?
— Ненормально, Андрей Викторович.
— То-то и оно…
Вскоре работа нашлась — Андрея Назарова позвал «Сочи». Но и там все закруглилось довольно быстро. К моему сожалению.
50 лет — совсем немного. Я желаю Андрею Назарову, получив следующий шанс, закрепиться. Удержаться. Начать все сначала.
А шанс будет!