Иван Штырков.
Фото Федор Успенский, «СЭ»
Иван и Александр и так были не в лучших отношениях, а теперь в конец разругались.
Вечером 11 мая в Екатеринбурге состоялся турнир RCC 19, в главном событии которого Александр Шлеменко победил Куата Хамитова, а в соглавном бою Иван Штырков нокаутировал Гаджимурада Антигулова. Днем ранее в день взвешивания между Шлеменко и Штырковым состоялся напряженный диалог, который сняли журналисты. После своих поединков бойцы продолжили общение, но уже заочно.
Штырков: «Шлеменко надо объяснить, что он не пуп Земли»
— Сейчас на вопрос, подрался ли бы я со Шлеменко, и после нашего личного разговора, когда мы глаза в глаза разговаривали, он мне не сказал этих слов, которые начал говорить после того, как я развернулся и ушел. А я считаю, вот это не по-мужски — за глаза говорить такие вещи про людей. Ладно бы он сказал, что меня не уважает. Он начал говорить за какую-то улицу. С каких пор Саша Шлеменко стал уличным, я не понимаю. Он всю жизнь спортсмен, в зале живет — за какие-то понятия уличные разговаривает. Он что, улицей кормится? И говорит за других людей, которых он также не знает, что эти люди меня не уважают на улице. Какие люди? Как не уважают? Что он имел в виду? Я не понимаю. Он откуда это может знать? Как он может такое говорить?
И еще такой момент: я объясню Саше, что не обязательно, чтобы тебя на улице все уважали. Нужно, чтобы тебя уважали близкие люди, а для всех ты хорошим не будешь. Кто-то уважает, кто-то не уважает, кто-то без причины, как он, может говорить, что тебя не уважает. За эти слова принято отвечать, как он говорит, на улице, когда ты разговариваешь за глаза о человеке. Не когда тебя о нем спрашивают, ты говоришь свое мнение про него. А когда ты накручиваешь непонятные моменты, каких-то людей других, за эти слова реально отвечают люди. Как он это будет делать? Как мужчина ответил бы за эти слова? Сказал бы: я так считаю? Так это твое лишь мнение. Может, он сказал бы, что меня мой отец не уважает, и потом сказал бы: так это мое мнение.
— Можно ли сказать, что твои слова — это согласие для Николая Клименко устроить этот бой?
— Конечно, есть согласие, сколько можно-то? Он создал свой мир, всех пацанов под себя прогнул, ходит, свое мнение высказывает и не привык, что у людей есть другое мнение, отличное от его. И это не значит, что он — истина. Так не делается просто. Ему можно, значит, обо всех высказываться, говорить с камерами и репортерами, и ему за это никто не предъявляет, а его имя нельзя называть. Это что такое? Ему помощь нужна психологическая. Ему надо прийти и поговорить с психологом, чтобы кто-то ему объяснил, что он не один в этом мире, не пуп земли. Он в очень многих вещах, особенно в человеческих, ошибается. И начинает говорить вещи, за которые так-то принято отвечать. И не только на улице — и в цивилизованном мире. В спортивном, не знаю, научном обществе, на государственном уровне.
— По каким правилам этот бой должен состояться?
— ММА, конечно. Зачем нам этот бокс, кикбоксинг? Он же ммашник, я ммашник. Хотят люди — пусть будет этот бой, но ему придется подняться, я не буду вот эти вещи… Куат же к нему поднялся в 84, поднимись ты в 93! Хочешь бабок заработать — давай заработаем. Подеремся, может, что-то решим. Клетка — хорошее место для выяснения отношений. И заявление не напишешь — да, Саш?
— Ты упомянул ваш вчерашний разговор. А какие были эмоции, когда пересмотрел и услышал слова, которые не слышал при личном разговоре? Про обиженную девочку…
— Я ***** вообще! Извиняюсь за выражение. А как это сказать? Я думал, все, два мужчины поговорили, разговор окончен, он зашел в тупик, у Саши аргументов никаких не осталось. Такие вещи так не делаются — он просто, можно сказать, нежданул меня. Подставил Владислава (журналиста), сказал позвать меня, я правда тоже думал, может, на старых дрожжах руки пожали, увиделись. Я пожал ему руку, как и говорил — он мне начал предъявы кидать. Я сначала опешил — вес гонял, к бою готовился.
Саша же у нас ранимая душа. Сарнавского он снял с турнира просьбой своей, потому что ему, видите ли, настроиться тяжело на бой, а сам он вот такую устроил шнягу перед боем. Не балабол? Тоже, получается, балабол! Что, тебя не сбивают с твоего настроя такие выяснения отношений? Должны сбивать, наверное. Перед боями такие вещи не делаются. Хочешь поговорить по-мужски — подойти, поговори. У тебя же ко мне вопросы. У меня были бы вопросы, я бы подошел, поговорил.
Я считаю, это подстава. Собрал вас там всех. Вам-то понятно — это ваша работа, сейчас мусолят это везде. Я-то вас могу понять. Кто бы сказал: да нет, мы не будем снимать, это личное? Но я же не даю Владиславу интервью [и не говорю]: а давай позовем Шлеменко! И что он хотел мне предъявить? Что он мне предъявил? Владислав, почему ты у меня о нем спрашиваешь? Он тебе не предъявил за это? Дебилизм вообще, отвечаю. Я взрослый мужик, ему 40 лет, мне уже 40 лет, он подходит: «У нас медиа день!» Ты че, больной?! Давай поговорим о твоей подготовке. «Дом-2» устраивает, а потом обвиняет людей. Я комментарии не читаю, сейчас люди пишут…
— Там 90% за тебя.
— Потому что вы же видели, что это просто маразм. И еще там [Шлеменко сказал]: в нору свою спрятался! Кто от него бегал когда? Потом стоять и вот так говорить: девочка, обиженный… Я вот, перед тобой стоял! Если у тебя есть предъявы, ты предъявляй. Я вообще охренел, думал, разговор окончен уже. Развернулся, ушел. А он стоит, меня уже лично оскорбляет. Так я оскорблял бы стоял. Вот это я не понял. Это не по-мужски, как ни крути.
— Поп-ММА, получается?
— Да шляпа, получается. Не поп-ММА, это вообще выходит за рамки мужского общения, мужского поведения. Я не знаю, где у него принято так себя вести, если он тем более постоянно какую-то улицу вспоминает. Он сам-то был на улице этой? Когда он дрался в последний раз?! Забор только у соседа уносил? Что это за улица, о которой он все время говорит?! Улица Сезам, что ли?! Там нас уважать должны, или как? Зелибоба, тебя не уважают! Парни, я с этим жил, думал: зададите вопрос, я дам жару. Потому что это ненормально.
Шлеменко: «Штырков здесь? Пусть берет микрофон и выходит сюда!»
— Бой со Штырковым? Не буду за него отвечать. Пусть подойдет сюда, и мы поговорим. А то опять за спиной что-то говорит — мне просто смешно это слушать. Конкретно он стоял здесь при вас, за какой спиной?
— Он имел в виду те слова, которые ты сказал в интервью, что, когда общались лично, ты этих слов не произнес.
— Я могу сейчас произнести! В чем проблема?
— А почему тогда не произнесли? Когда он был с вами восемь минут.
— Нет, а что поменяло? Я знаю, что он это увидит, ты не понимаешь, что ли? Это не кухонный разговор. В чем проблема? Подходи и решим вопрос. Где ты?
— Он к вам подошел с моей просьбы. Вы до этого говорили, что он обиженная девчонка.
— Подожди, подожди. Он подошел? Вопросы мы решили, правильно? Какие сейчас вопросы? Есть вопросы — точно так же подходи, решим. Зачем делать перекрестное интервью?
— Согласны ли вы провести с ним бой?
— У меня же есть соперник сейчас. Я сейчас не думаю об этом, я выиграл бой, у меня Кертис Миллендер (1 июня).
— Но почему вы про Валерия Мясникова подумали?
— Его вывели организаторы!
— Сказать «нет»?
— Я никогда не говорю «нет».
— То есть если бы сейчас вывели Ивана Штыркова, вы бы сказали «да» и сделали фэйс-ту-фэйс?
— Если он меня вызывает. Ты меня сейчас вызываешь за Ивана Штыркова, а не он меня. Валерий Мясников вышел, взял микрофон, вызвал, получил ответ. Он [Штырков] здесь? Пусть выйдет, возьмет микрофон и объявит все, что он хочет. Спросить за какие-то слова — я за все готов обосновать. Я просто так словами не бросаюсь.
— С какими мыслями и эмоциями вы вчера покинули Академию РМК после напряженного разговора со Штырковым?
— С отличными вообще. Я всегда делаю то, что мне хочется сделать. Я слышу интервью одно, другое. Особенно у Влада я слышал их много очень про свою фамилию. Я то сделал не так, я это сделал не так. Жалко, что его нет, мне бы хотелось спросит его, какое дело ему вообще до нашей команды. Он в ней не состоит — это раз. Во-вторых, он предысторию вообще знает конфликта? Конечно, нет.
— Может, ты видел, в комментариях люди, мягко говоря, тебя не поддерживают.
— И что? Я хочу сказать так: люди, если это люди, сначала они не поддерживают, потом проходит какое-то время… Когда ты что-то говоришь и делаешь, везде есть инерция. Люди у нас любят жалеть. Меня обидели, меня чего-то лишили, мне чего-то не дали. А потом они смотрят, смотрят, смотрят, у меня такое много раз было, и понимают, что оказался ты прав. И все меняется.
— Ты понимаешь, почему сложилось такое мнение людей?
— Какое мнение?
— Что ты позвал на разговор и не вывез, грубо говоря.
— А в чем я не вывез? Разговор чем закончился?
— Расходом.
— Ну, кто ушел?
— Иван ушел первый, но…
— Подожди, а в чем я не вывез разговор?
— Без понятия, но, видимо…
— Ладно, сейчас скажу «обиженная девочка» — опять кто-то не поймет. Расстроился, обиделся, развернулся и пошел кто в этом разговоре? В чем не вывез, объясни мне, пожалуйста? И кто это написал? Вас тут столько много — любой из вас мне скажите: ты не вывез. Давай поговорим — в чем не вывез?
— Я не писал такого.
— Но ты не считаешь так?
— Я думаю, что в этом диалоге действительно Иван, скорее всего, смотрелся предпочтительнее. Я понимаю людей.
— За себя говори. Чем?
— Потому что ты в этом разговоре был агрессором, иногда переходил на такие истории…
— Слушай, потому что мне непонятно, почему за моей спиной мне постоянно что-то говорят. В чем я был агрессор? Если такая подача у меня… Пойми, у меня бой, я настроен на бой. Если я выгляжу не очень расслабленно, это не значит, что я агрессор. Был бы я агрессором, я бы по-другому себя вел, поверь мне. Просто хотел услышать, хотел поговорить. А кто там что-то говорит, кто там что-то написал… Это же просто смешно.
— А что вы хотели в этом разговоре услышать?
— Я же все сказал, ты разговор слышал? Первое, что я хотел слышать: пожмешь руку или не пожмешь. Я это увидел — раз. Второе, что я хотел услышать: интересно мне, в чем это я не прав, слыша это от человека, который не присутствовал при разговоре, не знает предыстории, может быть, знает и специально ее утаивает. И третье: называет наших людей, которых он тоже знает, левыми и посторонними. При этом я пытаюсь объяснить, как это было, и показать, он мне говорит: я тебе не верю. Мои какие проблемы? Я что должен сделать? Правду вбивать кулаками? Это же не реально.
Если бы у меня была цель вбить кулаками правду, я бы это сделал. Моей задачей было получить ответы на все вопросы, я их получил. Ты думаешь, я сейчас соберу вас всех, позову и буду кого-то на камеру бить? Это меня, воспитанного человека, характеризует? Если мне это надо, я сейчас пойду один, найду и решу вопрос.
— Иван после боя задался вопросом: с каких это пор Александр стал уличным?
— Позовите его, мы решим при вас этот вопрос. Я отвечу на все вопросы, если они у него есть. У меня они были, вы вчера это все увидели. Сейчас вы спрашиваете: с каких это пор? Да с таких это пор! Если что-то непонятно, пусть приедет — Московка-2, Гашека, 17. Подойдет к людям, спросит за меня. Можете там спросить, любого спроси в Омске, и тебе объяснят, кто я и что я. Что такое уличный, я тебе объясню. Улица — это значит поближе к народу. Это значит не где-то там ты летаешь высоко и никого не видишь. А я с кем жил, с кем рос, с тем и расту. Да, многие умерли, но они меня знают, кто еще жив, и за меня скажут. За него есть такое сказать? У меня сомнения. Поэтому я говорю «улица». Это не значит какой-то блатной фольклор или там АУЕ (организация признана экстремистской на территории РФ. — Прим. «СЭ») или еще какие-то моменты. Нет, конечно! Я тебе просто говорю, что ты выйдешь на улицу, спросишь у простого пацана — они тебе за меня скажут, от малого до великого. Потому что я такой же, как и они.