4 сентября бывшему президенту «Ротора» Горюнову исполнилось 75 лет
Владимир Горюнов.
Фото Дмитрий Солнцев, архив «СЭ»
Владимир Горюнов сделал «Ротор» одним из лучших клубов чемпионата России.
4 сентября бывшему президенту «Ротора» Владимиру Горюнову исполнилось 75. Сейчас уже мало кто помнит, что начинал он в волгоградской команде простым администратором. А в 1990 году, достигнув серьезных успехов в бизнесе, стал руководителем клуба.
Именно при Горюнове «Ротор» пережил золотые времена — дважды выигрывал серебряные медали чемпионата России (в 1993-м и 1997-м) и один раз бронзовые (в 1996-м), играл в еврокубках, доходил до финала Кубка страны…
В какой-то момент Горюнов отошел от футбола, а в 2004 году перенес тяжелейшую операцию, выжил чудом. О том, как это было, сам Владимир Дмитриевич время спустя рассказал в «Разговоре по пятницам».
— В 2004-м вы из тяжелой онкологии выкарабкались. Операция у вас была, говорят, уникальная.
— Повезло, что к немцам в руки попал. Заходит доктор, европейский светила. Ледяной взгляд, седая бородка. Я сразу вспомнил врачей Освенцима. А переводчик возьми да и скажи ему — пациент, мол, из Сталинграда. Тот ахнул: «У меня там дед погиб!»
Я вернулся из Германии — в районе Мамаева кургана букет положил. Привет от внука. Помню, меня уже одели, чтобы везти на операцию, — звонок. Дайте, говорю, трубку. Немцы руками машут: «Найн!» А у меня все — или телефон, или не поеду никуда.
— Кто звонил?
— Прокопенко: «Вова, друг, ты что? Я только узнал! Может, деньги нужны? Я прилечу!» «Витек, — отвечаю. — Вот лежу на топчане, везут на операцию. Раз ты дозвонился — обязательно выживу…» Немцы даже почку сохранили.
— Надо же.
— Что операция уникальная, понял потом. Из реанимации людей на следующие сутки отправляют — а меня день держат, второй, третий… И вот однажды гляжу — за окном моей палаты стоят врачи во главе с тем светилом, который резал. Пошло тепло по телу, почку кольнуло. А они начинают обниматься, аплодируют: «Гут, гут!» Что стряслось-то, думаю? Оказалось, почку мне заморозили, опухоль вырезали — и теперь ждали, заработает ли после разморозки. И запустили! Никогда такого не было!
Фото Алексей Иванов, архив «СЭ»
— Сразу выписали?
— На пятый день. Первым делом, говорят, зайди в итальянский ресторан и выпей бокал хорошего красного вина. А следом неделю — ежедневно по три литра пива.
— Но страдания не закончились?
— Стали болеть ребра. Слабость. Отправился в госпиталь Вишневского — так меня обследовали, что исхудал весь. Говорили, метастазы пошли в ребра. Провалялся там не один месяц. Как доктора поменял — пошел на поправку. А предыдущему сказали: «Тебе что, заказали его?» Хотя персонал в госпитале замечательный.
— Худели почему?
— Что-то кололи — и я не мог есть. После питался по диете, съездил в Муром. Там травки попил, какие указали. Вдруг вижу — девка идет, вроде ничего. Ноги неплохие. Значит, думаю, поправился. У меня двое детей после этого родилось.
— Был в вашей жизни черный год.
— 1999-й, пять гробов. Слезы не успевали просохнуть. Мама, сын, тетя, ее муж, брат… В похоронном бюро говорили: «Боимся слышать фамилию Горюнов. Опять у него что-то?!»
— Убийц сына нашли?
— Они даже отсидели. Хотя мне после шепнули — эти люди ни при чем, их подставили. Сына, лейтенанта милиции, кто-то добил прямо за рулем, веревкой на шее. Были выборы мэра — я, как обычно, в стороне не стоял. Тем вечером сидели с Прокопенко. Говорю: «Что-то на душе неспокойно. Может, семью спрятать?» Тот отвечает: «Да привози ко мне под Одессу, есть местечко». И тут звонок: «Это дежурный по УВД. Ваш сын доставлен в больницу в тяжелом состоянии».
Я как его увидел — понял, что все. Неделю Ромку держали на искусственной вентиляции. Если сразу умирает — это одна статья. Если хоть немного жил, все меняется. Теперь я понимаю.
— Следователи в те годы чего только не творили…
— Да вот, например, случай. В волгоградском СИЗО зашел в камеру к малолеткам. Смотрю — мальчонка сидит, глазенки напуганные. «Ты кто?» — «Вор». — «И что украл?» — «Бидоны из-под молока». Начинаю разбираться. Многодетная семья, отца по пьянке задавил трактор. Парень за старшего остался. Есть нечего. И он стащил пять бидонов, которые сдал как алюминий, а деньги матери принес. Я к начальнику райотдела: «Что же вы, гады, делаете?! Из-за отчетности ломаете судьбу парню! А вы душонку его поняли?» Через неделю освободили, дело закрыли. А следователя, я добился, выгнали с работы.
— У вас есть версия — за что убили сына?
— За меня.
— Точно?
— В то время было совершено 22 преступления против «Ротора»! 22! Поджоги, кражи. Вывезли сторожа с нашего объекта в посадки, избили — и сказали: «Передай своим, чтобы правильно себя вели». А он — участник войны. Через неделю умер. Дальше убили детского тренера. Подъехали: «Из «Ротора»?» — «Да». И давай метелить.
Я купил новый дебаркадер на две палубы. Хотел устроить детскую лодочную станцию. Губернатор помог поставить в старом русле Волги. Там нет течения. Ребеночка не унесет. А рядом — нерестилище. Дебаркадер подожгли и утопили. До сих пор крыша торчит из воды.
— Что им было нужно?
— Чтобы я бросил «Ротор».
— Охрана у вас появилась?
— Да. Дошли сведения, что меня заказали. Всё из-за клуба, родненькие. Кому я сам по себе нужен? Вот раздувают кадило — «если бы Горюнов не был депутатом…» Если бы я не был депутатом — никакого серебра у «Ротора» не было бы!
Фото Юрий Голышак, «СЭ»
— Череда потерь не сделала вас неверующим человеком?
— Да что вы! Я набожный! Спасительница моя и покровительница — Матерь Божья. Сердцем ощущаю эту икону, иногда с ней разговариваю. Для души. С женой венчался в деревеньке. Чувствую — кто-то на меня смотрит. Поднимаю глаза: в дальнем-дальнем углу икона Божьей Матери. На душе легко-легко стало…
— У Червиченко на офисе до сих пор спартаковские ромбы, и срезать их Андрей Владимирович не спешит. У вас — кругом эмблемы «Ротора», над крышей бело-голубой флаг…
— Ребята, я тридцать лет отдал волгоградскому футболу! У меня были приглашения из разных клубов, но больше нигде себя не представляю. Вы мозги мои по стенке размажьте — все равно кровью будет написано «Ротор». Я как президент клуба носил темно-синий костюм с эмблемой, а вон у меня висит белый, парадный. Тоже с надписью «Ротор». Жене сказал — в нем похоронишь.
— В Волгограде за вами сохранилась лишь бывшая база команды?
— Да. Остальное отобрали. Поэтому бизнес у меня сейчас в одной из соседних областей, там ко мне уважение и понимание. Здесь был колхоз — нагло отняли.
— Как получилось?
— Оформил все на председателя колхоза. Потом он умирает, а вдова говорит: «Это мое».
— Базу отобрать могли?
— Вполне. Умный человек в Москве мне сказал: «Когда есть что отнять, всегда существует соблазн это сделать». Но я кучу проверок прошел. Не коноплю же выращиваю и не винный заводик открыл…
— Живете вы скромно, прямо на базе. Ездите на «Волге».
— Всё так. Что бы о Горюнове ни сочиняли — на первом месте для меня всегда была команда. Я мог заработать на жизнь, никто знать не знал бы, — но видите, не заработал. Зато футболисты получали дикие подъемные, исключительно долларами. В «Спартаке» таких зарплат не было!
— Серьезно?
— Конечно. Нашего игрока пригласили в «Спартак». Рассказали, какие премиальные. Он усмехнулся: «В Волгограде за один матч платят, как у вас за пять». И вернулся. Недавно Есипова встретил — так он от «Ротора», оказывается, четыре квартиры получил. А я и не помню.
— Приблизительно — сколько собственных денег вы оставили в футболе?
— 50 миллионов долларов, не меньше…