Касатонов рассказал, почему будет всегда благодарен Тихонову
Виктор Тихонов и Алексей Касатонов.
Фото Алексей Иванов, архив «СЭ»
Большой разговор с легендой советского хоккея за несколько дней до 65-летия.
14 октября великому защитнику великой пятерки, двукратному олимпийскому чемпиону, обладателю Кубка Канады, пятикратному чемпиону мира, участнику Матча звезд НХЛ — 65. Мы дружим с ним уже больше четверти века — с августа 1997 года, когда едва завершивший карьеру игрока Алексей Касатонов неожиданно для себя повез два десятка кандидатов в сборную России на предолимпийский сбор под Филадельфию, а я приехал освещать этот сбор для «СЭ». К знакомству с ним, прочитав многое из написанного о нем до того, я относился настороженно — и вдруг открыл для себя интереснейшего человека, который просто всегда хотел быть и был самим собой. И не позволял никому решать за себя, что ему делать, даже в моменты самого трудного выбора.
Тренировать на том сборе должен был Игорь Тузик, да попал незадолго до отъезда в небольшую аварию, из-за которой не смог полететь за океан. И Касатонову, едва назначенному менеджером сборной России по Северной Америке, пришлось не только организовывать процесс и выстраивать человеческие отношения перед Олимпиадой, но и работать на льду. С чем, учитывая последующее серебро Нагано-98, он справился успешно.
Немногих в спортивном мире могу назвать именно друзьями, но Алексей и Жанна Касатоновы такими стали. Они даже прилетали ко мне на свадьбу и, более того, удивили втихую заказанным для нас лимузином, ожидавшим у дверей дома. И общение Леши с моим дедом, ветераном Великой Отечественной, участником обороны Москвы, помню очень хорошо — оттуда и фотография сохранилась. Потому этот разговор — на ты. Несмотря на 14-летнюю разницу в возрасте.
Фото из личного архива
Беседа получилась большой — я разбил ее на две части — и, по-моему, очень откровенной. При этом, как многого добившийся и ощущающий себя вполне успешным человек, он не сводит счеты, не мажет окружающий мир черной краской. Он спокойно рассказывает и объясняет, давая подробные ответы на многие вопросы, которые волновали болельщиков в течение многих лет. О взаимоотношениях с Виктором Тихоновым и Вячеславом Фетисовым, о единственной победе сборной СССР на Кубке Канады-81 и шокирующем поражении от американских студентов на Олимпиаде в Лейк-Плэсиде, о драмах отъезда первых советских хоккеистов в НХЛ и шоковых историях из новой России 90-х.
Династия адмиралов, родители-блокадники, Кондрашин в подъезде
— Кем бы ты мог стать, если не хоккеистом? — спрашиваю Алексея.
— Военным моряком, конечно. А как иначе, если целых три адмирала Касатоновых в династии? Существует даже музей военной династии Касатоновых. Да и мне самому, когда в пять-шесть лет ездил с бабушкой в Феодосию, где служил дядя, все это нравилось — форма, море, корабли. Более того, в какой-то момент мой папа загорелся идеей отдать меня в Нахимовское училище.
Связей было достаточно. Родной брат отца, к которому мы ездили в Крым, Нахимовское как раз и окончил, стал капитаном первого ранга, подводником, инженером-испытателем. Не говоря уже об Игоре Касатонове — адмирале, бывшем командующем Черноморским флотом, который, как многие пишут и говорят, после развала СССР спас его для России. Он тоже наверняка бы посодействовал.
У меня из-за погруженности в хоккей начались проблемы с учебой — занимался-то я в обычной школе, не имеющей отношения к спорту, и очень много времени и сил отбирали переезды туда-обратно с тренировок. Вот отцу и показалось, что мне нужна дисциплина. Но тогда, в 13-14 лет, у меня уже шел серьезный прогресс в хоккее. И мама была категорически против моего ухода из спорта и отстояла мое хоккейное будущее. Необычно получилось: чаще всего отцы ведут сыновей в спорт, а матери отговаривают. У меня — наоборот.
— Так это потому, что у тебя, как у Александра Овечкина, как раз мама — профессиональная спортсменка.
— Да, пусть и чуть ниже уровнем — до золота Олимпиад у нее дело не доходило. Она десять лет играла в волейбол за ленинградский «Спартак», была бронзовым призером чемпионата Союза. Тренером, в отличие от мамы Овечкина, не стала, работала в НИИ. Они с папой даже познакомились на волейбольной площадке. Он занимался в школе «Динамо», но в мастера не пошел, предпочел учебу в Ленинградском военно-механическом институте.
Когда не пошел в Нахимовское, пообещал отцу, что к армии все равно приду — но через спорт. И пришел — сначала в СКА, потом в ЦСКА. Стал офицером и иногда — например, после золота Олимпиады-88 в Калгари — надевал военную форму, когда мы шли на прием в Министерство обороны СССР. Так что обещание выполнил. Словами разбрасываться не люблю, но если что-то сказал — сделаю.
Родители у меня — блокадники. Про блокаду больше рассказывала бабушка, которая много занималась моим воспитанием. Ей повезло — устроили работать в офицерскую столовую. Благодаря работе хоть что-то перепадало от моряков, офицеров. Возможно, поэтому семья и выжила. Ясно, что с таким питанием, как во время блокады, родителям в детстве не хватало витаминов. И мне самому интересно, как у них родился и вырос такой здоровяк, как я. Они и сами удивлялись. Это парадокс, интересный даже в научном плане. Считаю природное здоровье одной из главных причин того, что у меня получилось в спорте.
— А кроме мамы спортсмены в детстве в круге общения семьи были?
— Парадное у нас было спортивное — после моего рождения общество «Спартак» выделило маме отдельную квартиру. И сверху, и снизу жили известные ленинградские «спартачи». Этажом ниже, на третьем, — марафонец и гребчиха, олимпийская чемпионка. Как я ей надоедал тем, что дома тренировался с клюшкой и мячиком! Грохот стоял тот еще — а слышимость в хрущевской пятиэтажке сам понимаешь какая. Гоняла меня будь здоров. А я был мальчишкой активным, не остановить.
На втором этаже жил великий баскетбольный тренер Владимир Кондрашин. Кстати, я видел Александра Белова, который под руководством Кондрашина с сиреной сделал решающий бросок в легендарном финале Олимпиады-72 с американцами. Как раз вскоре после Мюнхена он шел к Кондрашину, а я — навстречу. Запомнил это не только потому, что Беловым восхищался весь Союз.
— А почему еще?
— Потому что Саша торопился — и длиннющими ножищами за один прыжок преодолел весь лестничный пролет, восемь ступенек. Мне было 12 лет, и я обалдел так, что запомнил это на всю жизнь.
Кондрашина дома видели редко — он все время был на тренировках, часто жил на сборах. Но иногда встречались, даже дома у него бывал. Помню, на стене там висела клюшка с автографами тогдашних хоккеистов сборной СССР и… Юрия Гагарина. На какой-то матч национальной команды пригласили и первого космонавта, и Владимира Петровича. Там Гагарин и расписался. Это был завидный экспонат. Но клюшка явно не игровая, ширпотреб. Даже тогда я уже это понимал.
Фото Александр Федоров, «СЭ»
Слабое катание до Тихонова, Суперсерия-72 на даче, игра школьником в монреальском «Форуме»
— В хоккей рано пошел?
— Сначала меня отдали в плавание. В школу олимпийского резерва, которая находилась на Невском проспекте, в здании костела. Сейчас такое сложно представить, но тогда большинство храмов любых религий, даже если не были разрушены, использовались по какому угодно назначению, но не по основному.
Сейчас понимаю, что детские занятия плаванием очень хорошо повлияли на мое здоровье. Базу для своего физического развития, считаю, заложил именно тогда. Но в плавании ты ни с кем напрямую не сталкиваешься, а меня тянуло в игровые виды спорта — хоккей, футбол, баскетбол. В баскетбол, кстати, неплохо играл. А плавал в восемь лет по первому детскому разряду, и сейчас плавать люблю. Но в восемь лет этот вид спорта бросил, а августе того же года пошел записываться на хоккей. И мне опять повезло, причем дважды.
— В чем?
— Сначала пошел в детскую спортшколу мясокомбината, которая должна была находиться в нашем Московском районе на стадионе СКА. Но, видимо, перепутал адрес, приехал в другой дворец. И там увидел объявление, что принимаются дети в школу СКА. Вот это — точно судьба.
А второе везение — что сначала нас на земле смотрели. С катанием-то у меня было очень плохо. На земле же выглядел убедительно. Благодаря здоровью, заложенному плаванием, и спортивным генам. Прекрасный детский тренер Олег Сивков что-то во мне увидел — и, даже когда я вышел на лед, это не помешало ему меня взять. А если бы сначала был лед — до земли дело бы просто не дошло. Это сейчас у Паши Буре сынок, Пал Палыч, уже в два года перед нами на 10-20 минут на лед уверенно выходил, когда мы катались с ветеранами.
В катании я по-настоящему прибавил уже только в ЦСКА у Виктора Тихонова, через тяжелейшие тренировки. Даже в СКА оно оставалось у меня слабым элементом. При том что желание играть было 24 часа в сутки. С отцом делали два квадрата из досок, ставили вместо ворот около дачи — и гоняли. На точность бросал с огромным удовольствием. Шайбы собрал — и по новой. И это давало эффект. Сидни Кросби, читал, в детстве в отцовском гараже так же делал. Все лето ни на секунду не останавливался. Кроссы, плавание, баскетбол, волейбол. ОФП у меня всегда была на высоте.
Помню, что после тренировок в СКА всегда хотелось есть. Идешь по парку в минус 15, мороженое покупаешь — и съедаешь. Хотя в такой мороз его и откусить было невозможно. Раздевалок для команд отдельных возрастов тогда еще не было — две на всех. Зашел, быстро переоделся, уступил место другим. Надел рюкзак, чешешь по парку, мороженое кусаешь…
— Когда в Канаде и СССР проходила Суперсерия-72, тебе было почти 13. Что-то об этом помнишь?
— Конечно. Мы бредили ею! Первый матч, который показывали в выходной, смотрели на даче. Во всем только строившемся поселке от военно-механического института был один телевизор, у которого все и собрались. Все жители друг друга знали — кто-то учился курсом старше, кто-то курсом младше. Среди них были и мои родители. Сентябрь, грибы, картошка…
И ожидание разгрома. Канадские профессионалы нагоняли на нас страху. Эта музыка органная во дворцах, эта картинка — волшебство какое-то. Показ был в какой-то дымке, будто с другой планеты. Сказал бы мне кто-нибудь тогда, что довольно скоро сам буду в таких дворцах играть… А тут и 0:2 сразу. Но потом наши берут и превращают их в 7:3. Мог ли я, ленинградский пацан из Московского района, представить, что когда-то буду с Александром Якушевым не просто играть, но и дружить?!
— А когда сам в первый раз в Канаду поехал?
— В школе еще учился. Мы полетели двумя ленинградскими пятерками, включенными в детскую команду ЦСКА, и это были мои первые матчи в составе московских армейцев. Командой руководили два тренера — от ЦСКА знаменитый в прошлом защитник, двукратный чемпион мира Владимир Брежнев, от СКА мой детский тренер Олег Сивков. Проехали по всей Канаде — Оттава, Квебек, Виннипег, Калгари, Монреаль. И играли в настоящих дворцах НХЛ, в том числе в монреальском «Форуме». Даже запах этих арен до сих пор помню. Колоссальное впечатление.
Были потрясены, уже когда при приземлении увидели сверху все эти огни. Огромная гостиница, безразмерные номера с телевизорами и бассейнами — мы такого и представить не могли! Тогда в Канаде на достойном уровне принимали даже детские команды, это уже позже начали экономить. А кока-кола! Ее сметали, пока закуски ждали. И приоделись, конечно. Насколько это было возможно на сто долларов, которые нам дали в виде суточных на всю поездку. Но джинсы купил!
Первый матч в Оттаве проиграли в одну шайбу, второй свели вничью, а в следующих четырех, освоившись на маленьких площадках, победили. В Виннипеге получил приз лучшего игрока, и сам Бобби Халл, который тогда выступал в ВХА, в раздевалке мне по такому случаю подарил клюшку. Запомнился специальный вырез на его клюшке — для сломанного пальца, который не гнулся. А двадцать лет спустя мы немножко поиграем в «Сент-Луисе» с его сыном Бреттом.
Та поездка однозначно подняла наш уровень игры и дала толчок в развитии. Может, без нее в моей жизни ничего бы и не было. И в профессиональных кругах обо мне стали говорить. А в школе после моего возвращения провели специальный «Классный час», где я товарищам все про Канаду рассказывал.
Там, в Канаде, состоялся разговор, который запал мне в душу. Ленинградский СКА по взрослым одной из ведущих команд не считался, не был ровней ЦСКА, «Спартаку», «Динамо». И зашел разговор, кто куда хотел бы попасть. Мне «Спартак» был близок: мама играла за него. Вот я и сказал, что пошел бы в «Спартак». И тут Брежнев поворачивается и говорит: «Ты будешь играть только за ЦСКА!»
Тут я и понял, что, наверное, что-то собой представляю. Все-таки одно дело, когда что-то хорошее говорит Сивков, который ведет меня всю жизнь, а тут — Брежнев, чемпион мира, с которым только познакомились.
— С другим Брежневым, Леонидом Ильичом, видеться не доводилось?
— Нет, хотя о его любви к хоккею и к ЦСКА были наслышаны все.
Фото Игорь Уткин
Болото в СКА конца 70-х, ужасные судьбы его игроков, переход в ЦСКА
— В СКА ты пробыл недолго, меньше двух лет. Что запомнилось?
— Из трагикомичного — как наш главный тренер, легендарный в прошлом вратарь Николай Пучков заходит в раздевалку: «У нашего товарища украли десять рублей. Как же так! Ведь и у меня, старшего тренера, так могут. Вот у меня лежит в кармане червонец… Так, не лежит. И у меня украли!»
— Вора нашли?
— Нет. А на льду запомнился матч против ЦСКА в 17 лет. Пучков счел, что против первого звена Михайлов — Петров — Харламов меня ставить еще рано, а против третьего — «тебе неинтересно будет». Вышел против второго — Викулов — Жлуктов — Александров, и Боря Александров меня так навозил! Тогда я и понял, что такое уровень ЦСКА. При том что меня совершенно не трясло. Но чемпионы СССР — это даже не молодежный чемпионат мира, который мне довелось выиграть дважды.
В первый раз мы со Славой Фетисовым и Сережей Макаровым в составе обыграли в полуфинале Канаду с 16-летним Уэйном Гретцки, который стал лучшим бомбардиром МЧМ и получил приз лучшему нападающему. А во второй, в 79-м, — уже с Вовой Крутовым, с которым мы жили в одном номере и играли в одной пятерке, и Игорем Ларионовым. То есть вся наша будущая пятерка за два года прошла через победы на молодежных чемпионатах мира. Во второй раз я уже был игроком ЦСКА, после предсезонки у Тихонова мне не было страшно ничего — и я получил приз лучшему защитнику турнира.
Если возвращаться к СКА, то во втором и последнем моем сезоне мы с большим отставанием заняли последнее место. Но тогда высшую лигу решили расширить с 10 до 12 клубов, и ленинградская команда там осталась. Только уже без меня.
— Что такое был СКА тех времен?
— Большую часть коллектива составляли опытнейшие игроки, которые еще в 71-м брали под руководством Пучкова бронзу чемпионата СССР. Но на дворе был 77-78-й… Многие из этих ребят погибли или умерли, даже не дожив до сорока. А капитану моего СКА Славе Солодухину, единственному участнику Суперсерии-72 не из московского клуба, не суждено было отпраздновать и 30-летие. В 29, только что закончив карьеру, он задохнулся в гараже выхлопными газами. Я уже играл в ЦСКА и с ужасом воспринял эту весть.
Читаешь строчки биографий — и приходишь в ужас. Один, рабочий новокузнецкого металлургического комбината, умер от отравления водкой, и его нашли мертвым в снегу. У другого, сторожа на даче у родственников, после запоя отказало сердце. Третий повесился. Четвертый, грузчик в магазине, умер от цирроза печени. Пятый, ледовар на стадионе СКА, умер от отравления некачественной водкой. Шестой, рубщик мяса, тоже. Это все — о судьбах хоккеистов бронзового СКА 1971 года. Фамилии называть не буду. Игроки, которые принесли счастье Ленинграду, после карьеры оказались никому не нужны.
Не могу сказать, что чувствовал себя в СКА плохо — меня ветераны как раз очень хорошо приняли. Во-первых, по физическим данным я не выглядел как мальчик, и никакой дедовщины по отношению ко мне не было. Во-вторых, всегда с уважением относился к старшим и не дерзил им… У того СКА было очень слабое финансирование.
— Вот это сейчас, во времена Кузнецова и Деанджело, звучит забавно.