Андрей Панков из Парижа — о том, как творилась история.
Новак Джокович и Карлос Алькарас сошлись в историческом матче. Историческом, но только для одного человека ― Джоковича. Победа в этой встрече могла стать последним пазлом в картину абсолютного величия серба (которое в целом и так уже никем не оспаривается). В карьере Новака уже был один матч, когда он был в шаге от истории. Тогда он проиграл его Даниилу Медведеву в Нью-Йорке. И вот ― вторая попытка. Попытка выиграть то единственное, чего Джоковичу до сих пор не покорялось.
Ажиотаж перед матчем был ещё больше, чем перед игрой Джоковича и Надаля здесь же несколько дней назад. В вагонах метро была почти давка, а цены у перекупщиков доходили до € 3 тыс. На этот матч родители снова взяли маленьких детей, как на встречу Новака и Рафы. Один из них в середине первого сета заплакал настолько громко, что Джокович взял паузу перед подачей, а стадиону пришлось поаплодировать, чтобы успокоить дитя.
Матч должен был быть историческим ― он таким и стал. Не только по значению, но и по нерву, уровню игры и сюжетным поворотам. Когда Джокович выходил на корт, он выдохнул, перекрестился, закрыл глаза и пошёл. В этих 20 шагах до своего места была вся его карьера на Олимпиадах (да и вообще). В эти 20 шагов вместились поражения от Надаля, Маррея, Дель Потро и Зверева. Это был его последний шанс. И, в отличие от матча с Надалем, где весь корт имени Филиппа Шатрье гудел Новаку и топил за Рафу, здесь ситуация была противоположной. Всем хотелось прикоснуться к истории, поэтому почти все 15 тысяч болельщиков были за Джоковича.
Первый сет был невероятным сгустком нервов, напряжения и ошибок. В нём, конечно, было высочайшее теннисное мастерство, но груз истории давил сильнее, поэтому он и продлился почти два часа. Оба очень долго искали работающую первую подачу, оба искали переводы по линии. С трибуны казалось, что Карлос нервничал больше Новака. Несколько раз он брал полотенце только для того, чтобы успокоить самого себя.
Новак же совмещал отрезки классной игры с провальными, во время которых у него напрочь отключалась первая, а линии не проходили.
Тай-брейк первого сета — Новака начинает разжимать, он начинает порхать по корту. Джокович как будто говорит себе и всем: «Я скорее умру, чем проиграю». После чего забирает первый сет у сетки, куда он начал ходить по ходу матча чаще, потому что на задней линии Карлоса было не пробить.
Во втором сете обоих теннисистов окончательно разжало. Нервы если не ушли, то их немного прибило грунтовой пылью. Оба начали довольно легко брать свою подачу, начали переводить по линии, однако всё равно чувствовалось, что на ноготочек, но Новак лучше. У него было несколько шансов сделать брейк, но Алькарас собирался и выдавал нереальный теннис.
И вот тай-брейк второго сета, на котором замерли все 15 тысяч. Апофеоз всей карьеры Джоковича. Ради этого тай-брейка он вернулся на корт через полтора месяца после разрыва мениска и операции. И вот он в семи мячах от мечты, но напротив — лучший теннисист мира прямо сейчас, который к концу второго сета снова разыгрался и не планировал ничего отдавать. Не хочу даже думать, что творилось в голове Новака в этот момент.
Новак Джокович
Фото: Александр Сафонов, «Чемпионат»
Не знаю, видел ли я круче удар в теннисе с учётом важности момента, чем то, что исполнил Джокович на 3:2. Этот кросс через весь корт с криком на весь стадион заставил меня машинально вскочить со своего места в пресс-ложе, закричать и начать аплодировать. Стюардам даже пришлось сделать мне замечание, но спокойным оставаться уже не мог никто. Дальше Новак взял четыре очка подряд и улетел в историю. Рыдал он после этого матча так, как никогда ещё не рыдал в своей карьере. Кадр, где его пальцы трясутся от напряжения во время празднования на коленях ― лучшая концовка для любого фильма, даже круче «Рокки».
В эту секунду подумалось, а ведь это идеальный последний матч для Новака. Закончить карьеру вот так — круче быть ничего не может. И на несколько мгновений я поверил: «А может, он и правда так сделает?» Но нет — это же Новак. Как он сам сказал: «Я уйду только тогда, когда пойму, что молодёжь надирает зад». Пока не надирает — даже после опеперации на мениске в 37 лет.
Величайший!